Полгода назад

[ermenengilda]

Есть погода для прогулок, а есть погода для уютных мечтаний. Ночь, тяжелый густой туман, который утром будет удерживать в постели, заглушать будильник, убаюкивать — еще чуть-чуть, на улице темно, и ничего не видно, спи уж, еще успеется — и, возможно, раздражать тех, кто все же выйдет на улицу — забиваясь в глаза и оседая на коже холодными каплями, как гигантский брызг thermal water; но сейчас он надежно укрывает меня от города и мира, размывая окна, как молочное стекло. Рядом Lapsang Souсhong, и роман, в котором его пьют, и Fortnum and Mason, который его доставляет в оном романе, занимателен и изысканно-учтив, как Отель Бертрам и staff софийского Radisson. Апельсиновый мармелад, хлеб и булочки двух дюжин сортов, вяленые фиги, тончайший, хрустящий, как осенние листья, бекон, раскрытый физалис на подогретой тарелке с egg Benedict, золотистый Darjeeling в фарфоровом чайнике, розоватые Financial Times на столике у входа, решительное отсутствие бумажных салфеток, величественный взмах большой, по всем правилам, дамастовой белой, все нужные вилки на месте, и диковинные птицы на цветущих деревьях, вырезанные из репы и имбиря, и кельтские драконы на цветном потолке, и невесомый хрупкий круассан, и датские слойки с персиками — здесь даже я забываю, что никогда не завтракаю, и неспешно предаюсь этому занятию. По сути, всю неделю я живу ради завтрака и антикварных книжных лавок. Потом настанет другая неделя, грязные чашки и гнутые вилки, и холодный пол в тесной комнате, и скучный суетливый курортный городок, но пока — темное дерево барной стойки, почти такое же темное, как мой Guinness, старые книги в застекленном шкафу — увы, не достать — безупречное madam, и безупречн-ая, ибо женского рода, Crème Brûlée.

Приятно это вспомнить в уютный вечер после очень рабочего воскресенья. Тем, кто ложится спать — спокойного сна.